KILL BILL в стиле кухонные войны.
Отлично, вот история в стиле «кухонных войн», вдохновленная «Kill Bill».
КУХОННАЯ ВЕТРЕНАЯ (KITCHEN VENGEANCE)
Акт I: Пробуждение
Она очнулась. Не в больнице, а в душной, пропахшей жиром и тоской закулисной зоне дешевого семейного ресторана «У дяди Васи». Ее звали Беатрис «Бисквит» Кидо, и она была лучшим шеф-поваром Запада. Пока ее не предали.
Не пуля, а ложка фуа-гра с цианидом, поданная ей в день ее свадьбы, ввергла ее в кому на долгих четыре года. Комой, которую все приняли за смерть. Теперь она была жива. Ее левая рука, рука, взбивавшая безе до небесных пиков, онемела. Но правая, державшая нож-тесак, помнила все.
Перед ней стоял поваренок Сашка, с испуганными глазами. Он вытащил ее из холодильника-морозильника, где ее спрятали, как бракованный полуфабрикат.
«Кто... кто вы?» — прошептал он.
«Я Невеста», — хрипло ответила она, глядя на отражение в полированной дверце духовки. «И у меня есть список».
Список (на кухонном фартуке, выведенный соевым соусом):
Олен «Гадюка» Гадюкин — хладнокровный су-шеф, мастер холодных закусок и удара лезвием со спины. Использовал рыбий нож.
Вероника «Медовый Глаз» Сладкова — бармен и сомелье, знаток ядов и психотропных настоек. Убаюкала ее сладкими речами и коктейлем «Смерть невесте».
Элли «Медведица» Дригай — кондитер с руками, способными сломать карамель и шею. Ее десерты были нежны, а методы — грубы.
Бад «Борщ» Борщевич — су-шеф «горячего цеха», громила. Готовил борщ, в котором можно было утопить коня. Лично замуровал ее в морозилку.
Билл «Папа Билл» Щи — главный шеф, гуру, отец-основатель и причина всего. Его том ям из голубей с трюфелями был последним, что она ела перед падением.
Акт II: Кровавое соусное возмездие
Ее первым был Бад «Борщ». Она нашла его в подвале фешенебельного ресторана, где он солил на зиму огурцы и врагов. Битва была короткой и жестокой, как вспышка пламени на сковороде. Они сражались тесаками, разрубая капустные кочаны и банки с соленьями. В финале Беатрис окунула его лицом в кипящий двадцатилетний бульон. Он зашипел и замолк.
Вероника «Медовый Глаз» управляла шикарным коктейль-баром. Их дуэль была тихой и изощренной. Вероника подливала ей в бокал нервно-паралитический шнапс. Но Беатрис, годами получавшая капельницы, выработала иммунитет. В ответ она впрыснула шприцем чистый капсаицин из перца каролина рипер в коктейль Вероники. Та умерла с улыбкой, ощущая, как ее внутренности превращаются в пепел.
Элли «Медведица» ждала ее в кондитерской, полной сахарной пудры и яда. Ее оружием были кондитерские шприцы с сиропом стрихнина и катанги из закаленного шоколада. В облаке сахарной пудры, слепившей глаза, Беатрис вспомнила уроки старого китайского мастера-повара Пай Мея, научившего ее владеть воком и сковородой-вок с нечеловеческой скоростью. Металлическая сковорода против хрупкого шоколада. Победа была сладкой лишь по названию.
Акт III: Финал у плиты
Олен «Гадюка» был самым искусным. Их поединок состоялся в стерильном, хромированном зале кулинарного шоу. Он фехтовал сашими-ножом для тончайшей нарезки, она — тяжелым ножом для разрубки костей. Их клинки звенели, как фужеры для здравиц. В конце он попытался ударить её отравленной зубочисткой для канапе. Она парировала и воткнула ему в сонную артерию термощуп для мяса. «Холодная закуска подана», — прошептала она.
И, наконец, Билл.
Она нашла его на вилле с открытой кухней, где он спокойно жарил стейки. Он не удивился.
«Я знал, что ты вернешься, моя маленькая фуа-гра», — сказал он, переворачивая мясо. — «Ты была лучшим блюдом в моем меню. Но блюда не уходят, их съедают».
Они не дрались ножами. Они сели за стол. Он поставил перед ней тарелку. Тот самый том ям. Аромат был пьянящим и смертельным.
«Почему?» — спросила она.
«Потому что ты хотела уйти. Покинуть нашу "кухню". Создать свой ресторан. Свою жизнь. А ты была моим лучшим рецептом, Беатрис. Моим шедевром. Шедевры не отпускают. Их... сохраняют. Даже если для этого нужно законсервировать их навсегда».
Она взяла ложку. Не ту, что он подал. А свою, старую, поварскую, с намертво прикрученной рукоятью. Взглянула на него. И в последний миг, прежде чем броситься в финальную схватку, где оружием станут раскаленные щипцы, сковороды и ярость, она сказала:
«Шеф, твой соус пересолен».
Фраза повисла в воздухе, густая и звонкая, как удар ножа по хрустальному фужеру. Она была не просто оскорблением. Она была профессиональной казнью. В этих четырех словах было больше презрения, чем во всех ее кровавых победах.
Лицо Билла, всегда бесстрастное, как хорошо отбитый шницель, дрогнуло. Не от гнева, а от непереносимой обиды. Его том ям был его «Магнум опусом», рецептом, в котором каждый грамм перца, каждая капля рыбного соуса и кокосового молока были выверены до состояния музыкальной гармонии. Утверждать, что он пересолен, значило отрицать не просто его мастерство, а его вкус, его душу, его право называться шефом.
— Пересолен? — его голос, обычно бархатный и убедительный, стал резким, как скрежет терки. — Ты ослепла в той морозилке, девочка. Или твои рецепторы отмерли вместе с совестью.
Она уже не слушала. Ее слова были не началом диалога, а сигналом к атаке. Пока последний слог еще вибрировал в стерильном воздухе кухни, ее рука, как пружина, рванулась к стойке.
Не к ножу. К сковороде. Массивной чугунной сковороде, которая годами впитывала жар и ярость этой кухни.
Их битва была симфонией кухонного ада.
Щипцы для углей, которыми Билл ловко хватал раскаленные камни для своего фирменного стейка, против поварешки-дуршлага — ею Беатрис парировала, а кипящее масло с ее поверхности летело ей в лицо брызгами.
Терка-мультитул в руках Билла свистела, угрожая снять с нее кожу, как цедру с лимона. Она отбивалась противнем, звон металла о металл оглушал.
Он швырнул в нее банкой с дорогими трюфелями — она, не моргнув глазом, поймала ее и швырнула обратно, угодив точно в его знаменитую «точку Билла» — вытяжку над островом. Стекло и деликатесы разлетелись дождем.
Он попытался использовать кухонный факел, выжигая ей путь, — она, нырнув под струю пламени, выбила его из его рук ударом скалки, и факел, падая, поджег занавеску.
Кухня превратилась в поле боя: в воздухе висели запахи гари, дорогих специй и крови. Они кружили вокруг центрального острова, как два хищника вокруг разделочной доски.
И тогда он, отбросив уловки, схватил свой тесак шеф-повара — длинный, идеально сбалансированный, зеркальный клинок, который знал вес его руки. Это было его истинное оружие.
Она, в ответ, медленно, почти с благоговением, взяла свою китайскую сечку-вок-дао, широкое, тяжелое лезвие, которым рубят кости и судьбы. Ее научил ему Пай Мей, мастер, чьи руки двигались быстрее взбивания венчиком.
Последняя схватка была лишена изящества. Только ярость, доведенная до абсолютного кипения. Лязг стали, хрипы, крик, когда ее лезвие нашло его предплечье, и его нож оставил кровавую полосу на ее щеке.
Они сошлись в центре кухни, клинок к клинку, лоб в лоб. Дыхание, горячее пара из скороварки, смешивалось.
— Ты была... моим лучшим рецептом... — выдохнул он, кровь стекая по его фирменному фартуку с вышитым драконом.
— Рецепты устаревают, Билл, — прошипела она, надавливая всем весом. — А пересоленный соус... не спасти даже сахаром.
И в этот миг он дрогнул. Не от силы ее удара, а от ее слов. От этой профессиональной, беспощадной правды. Его вера в свой безупречный вкус дала трещину.
Её лезвие, воспользовавшись миллисекундной слабостью, соскользнуло с его и вошло. Не глубоко. Но точно.
Он отшатнулся, упав на спину среди осколков своей идеальной кухни. Она стояла над ним, держа вок-дао, с которого капало.
— Как... — клокотало у него в горле. — Как ты... узнала? Про соль...
Она посмотрела на него сверху вниз, и в ее взгляде не было ни триумфа, ни ненависти. Только холодная констатация факта, как при браковке продукта.
— Я всегда знала, Билл. Просто раньше... мне было вкусно.
Она развернулась и пошла прочь, оставляя его догорать среди руин его кулинарной империи. Запах дыма и испорченного соуса медленно вытеснял аромат свежего хлеба с улицы.
Война была окончена. И главное блюдо подано..