Легион

[Ernest]

"Легион"



Знаю сто Притворных зелий,
- Не варю.
И магических заклятий,
- Но не говорю.
Знаю сто волшебных сборов,
- но не собираю.
Сто смертельных наговоров,
- но не применяю.


Глава 1

(…Нельзя сказать, что глупость и случай ходят рука об руку, но зачастую они в хороших отношениях .) 10.11.03 г.


Санаторий, лагерь, детство.

Куда нам от рассказов деться?
Воображением полны детские мечты.
Однажды, ночью у костра, услышал я рассказ
про чёрного кота.
История запала в душу, внимательно её я слушал.
Секреты, тайна, дым костра, зловещие рассказчика глаза…
Сулили неразменный рубль, но ночь тогда пошла на убыль.
Всё в рассказе, словно в сказке и перекресток двух дорог….,
но лишь одно мне было ясно, шутить с таким весьма опасно.
Решиться на такое – ладно…Но тут же все не так и складно.
Ты будь один и берегись, чтобы потом тебе спастись…
Да и знакомство с бесом не прельщало,
Пусть многое и обещало…

Прошли года и многое забылось,
Но вот однажды это сбылось.
Гостил у друга в слободе, от выпитого дурно стало мне.
Я вышел прочь на воздух свежий, кругом все пахло нежно...
Волшебный вечер был,
Чтоб остудить свой пыл по слободе пройтись решил.
Вот случай – черный кот, тот,
кто не видел – не поймет,
горят огнем его два глаза
– я тут же вспомнил суть рассказа.
Кто глупостью моею правил?
Но я, поймав кота, в мешок его отправил.
Небосвод как море звезд, взвалил мешок я и понес.
Хмель кружился в голове, утвердиться нужно мне.
В это с детства я поверил, а сейчас решил – проверю.
Время к полночи спускалось, пока все гладко получалось.
Там на въезде в слободу, крест дорог решил – найду!
На перекресток двух дорог я сей мешок, и приволок.
Кот лежал в мешке, молчал, но на перекрестке всех начал
все в поведеньи изменилось (сердце учащенно билось)
крики, жуть, истошный вопль…
Он за жизнь свою цеплялся и в мешке сопротивлялся.
Все как гласило то поверье,… Правда, я стоял не веря.
Но сомненье в небо скрылось, тьма на землю опустилась.
Так не долго я стоял, ко мне прохожий подхромал.
Он без туфель был, в колодках – это видно по походке.
С тростью длинною в руке, приближался он ко мне.
Был одет он по-простому...Смоль волос, торчат соломой, чуть колочком борода, и вовсе разные глаза.
Он молчал, а я внутри слышал голоса лучи.
Слова лились по телу песней, только песня эта спесья,
не слова – собачий лай: - Брось мешок и прочь шагай!
- Я не робкого десятка, мне нужна за это взятка!
Смех внутри врезает болью, да кто б он ни был – я поспорю,
из носа крови бьет фонтан, но мешок я не отдам.
Вдруг резко в миг все прекратилось,
его лицо улыбкой исказилось
то ли слышал наяву – до сих пор не разберу:
- Это бабушкины сказки, про неразменные бумажки...
Все что будет для тебя – окажу услугу я.
Вот возьми яйцо, воробьиное оно,
ты носи его под мышкой, не придавливая слишком,
а спустя тринадцать дней - ты возьми его разбей.
А теперь давай мешок, мне очень нужен этот кот…
Не благодарен за науку, я ему подставил руку,
он вложил в нее яйцо, было тяжелое оно.
И рванул я без оглядки, страх спустился прямо в пятки,
подмывало оглянуться, но знал тогда мне не вернуться.
Все и так как в чудо-сне, бьет кошмаром по спине.
Хоть расстались вроде дружно – но назад
смотреть не нужно.
Так однажды в слободе с ним повстречаться пало мне.
Яйцо в моей руке, перейдем к другой главе.


Глава 2

(…Упрямство – удел баранов. Человек ожидающий чуда, но погрязший в своих желаниях – животное…)

Я в Киеве в то время жил, и ни о чем бы не тужил.
Дни летели б как всегда, но со мной моя беда.
Я как дурень тот со ступой, с яйцом носился тупо.
Мысли разные мои. Разрывали изнутри.
Я себя не находил.
В душу как к себе взгляну - ничего не нахожу
К ней мне просто не добраться, с нею я решил не знаться.
Желаний, чувств стоят заборы, вот с ними вел я разговоры.
В беседах этих без начала уже неделя протекала.
Не говорил я никому, я посадил себя в тюрьму.
Под руку мне яйцо легло, я делал все, чтоб выносить его.
Так дни и шли, а мое тело собой подарок этот грело.
Себя бинтами обвязал, под сердцем я яйцо таскал.
А что во мне творилось – об этом выше говорилось.
Лишь надо указать какое стало царство –
- Морфеево царство спустилось на землю,
я в снах своих кем только не был…
Я засыпал сидя в кресле.
Воспоминания тех снов сейчас во мне воскресли.
Во сне я мотовством своим превосходил азартных.
Когда и был я господин, то восседал в палатах.
Я судьбами людей вершил, но только не богатых.
С богатыми я яства ел. На бедных я призрел.
В моем дворце царил разврат, своим рабыням я был рад.
Они из клетки золотой – все пресмыкались предо мной.
Еще и казни я любил и даже сам людей казнил.
И был мой дом – Соддом.
Когда в себя я приходил – от сна я долго отходил.
Но самое опасное – что был со всем согласный я.
Однажды в кресле поутру я понял – все мне по нутру.
Кровь на руках я не смывал, в домах азартных я бывал,
дома терпимости простой – те были мой постой.
Во сне я деньги не считал, я зла немерено алкал.
Душа моя – ты где? Забыл я о тебе.
Так дни тянулись и текли и тлели зла угли.
Почти что на десятый день нужду справлять мне стало лень.
Я возомнил, что Царь и Бог, что только захочу –
себе любого подчиню.
И тут минутная искра мне разум принесла.
Я отказался от всего, решил разбить яйцо –
и размотал свои бинты – его достать пытался.
Не смог – и потерял покой – попробовал давить рукой
– но, Боже мой – какая боль!
Так что же с ним произошло?
Оно вросло!
Смирись же с участью своей, осталось выждать тройку дней.
Но нет! И я поплелся в церковь. Вот Лавры купола видны.
Тут слышен стон внутри. Хотел ускорить я свой шаг,
но с места сдвинуться не мог никак.
Я постоял невдалеке и похромал назад к себе.
В квартире пахло склепом, но дальше не об этом.
Минули дни, и я как мать, рожденья начал ждать.
Не знаю был ли то восторг, но описать его не мог.
Под рукой моей движенье, это был момент рожденья.
Я у зеркала стою, бритву острую свою к грыже подношу.
Настал тот миг - разбить яйцо.
Освободи возьми его – внутри меня мне шепчут.
Я бритвой ловко правлю, его я вырезаю.
Фонтаны теплой крови мне капают на ноги.
В глазах восторг не слышу боль,
перестаю я быть собой.
В каком-то исступленье веду свои движенья.
Яйцо разбилось – что же?
На что оно похоже?
Да на сырое мясо – и смотрится ужасно.
Как с пасти у удава – пожеванная жаба.
Его я синее в крови, прижал к своей груди.
Оно в руках забилось, все в нем зашевелилось
и из под этой пленки я слышал писк ребенка.
Но это был не человек, (здесь я сужу по роже).
я вам в процессе опишу на что оно похоже.
Он быстро шмыгнул по руке и присосался к ране.
По мере кровь глотал взасос и сам с глотками рос.
Он становился все проворней, глаза его блестели молнией.
А дальше от потери крови я себя не помню.

Глава 3

(Знания нами получаемые даром, не только формируют личность, но и зачастую отравляют душу…)

Очнулся и по комнате брожу. В себя я прихожу.
Пригрезилось неужто мне, все как в кошмарном сне.
Я человек наивный и это сразу видно.
От последних всех событий, непроизвольно начал выть я.
Я был в болезни, был в бреду.
Иначе ничего я не пойму.
Рука огнем горит – наверно воспаленье.
Причину нахожу во всех своих виденьях.
Я в комнате, тринадцать дней,
болезни предоставленный своей.
Почему не звал на помощь?
Хотел сам побороть ту немощь.…
На мне уж нет лица, но, кажется, болезнь прошла.
Пошел я на поправку от этой всей затравки.
Тут шорох под диваном. Полез – решил - достану.
Но только наклонился, как в страхе отстранился.
В упор со мною рядом – я с кем-то повстречался взглядом.
Горят свечей два желтых глаза.
Они за мной следят давно, и я спросил – ты Что?
Я мыслию своей, события последних дней
мгновенно прокрутил.
Все в голове моей – вплоть до последних дней.
А гость тем временем незваный – полез из-под дивана.
Кряхтя и дуясь, смотрел он, на меня немного щурясь.
Он еще больше удивил, когда со мной заговорил:
- Теперь к тебе я закреплен. Ты мой – я – твой – такой закон. Ты кровию своей вскормил меня – я часть тебя.
А знания мои - сидят во мне внутри.
Еще когда я был яйцом – уже был с магией знаком.
Теперь за кровь твою, я знаниями отплачу.
Сказать, как есть – так я оторопел, от такого поворота дел.
Я бледный вид имел, я весь сидел как мел.
Я говорю: - Я заболел – тринадцать дней не ел.
Я слаб и видно что в бреду – я ничего не разберу.
Он говорит – я жизнь в тебя вдохну –
тебе я настроение верну.
Появится желанье услышать мое знанье.
Он, хихикая в кулак, разжал его – смотри!
Там трава была внутри.
– Се есть зеленое лекарство, и действует оно прекрасно. Обязаны ему в миру – писатели, поэты,
но, расскажу я не об этом:
Мария – дочь ботаника Хуана – траве Легенду предала
Так имя травке сей легло. – На, покури ее…
Дым от нее освободит – дух Марии в ней сокрыт.
Нрав этой девочки простой, был веселым сам собой.
Мне первая затяжка далась немного тяжко.
Так в желании моем - словно из кармана –
стоит только захотеть - есть Марихуана.
Чем больше я лечился ей – тем становилось веселей.
И черт с ехидною мордашкой хихикал с каждою затяжкой.
Твое лекарство оценил – на душу мне легло,
но вот рука – болит же все равно!
Он говорит:- но время не пришло к Морфею обратиться,
Ты слаб еще, чтоб в царство сна спуститься.
Но дым подействовал, я стал смелей,
я не боюсь и царствия теней!
– я заявлял и улыбался, и он со мною рассмеялся.
Я немного отвлекусь, лишь для того, чтобы заметить
– и чертик стал мне понутру, под травкой мы как дети…
В науке видел наслажденье, душа желала продолженья!
Я бесу своему так дальше говорю:
- Давай мой Джин скорей, расправимся мы с болию моей!
Он мне в ответ:
- Я не скажу что уж совсем лекарства нет,
я лично братьев знал святых, им имя Макковей,
Тела их злобный царь на части изрубил,
палач останки семерых по полю развозил.
Где поле кровью тело поливало,
там маки алые стелились покрывалом.
Вот капли крови тех святых достану для тебя,
а ты возьми, их отварив, прими во внутрь себя.
И он заклятия шепча, заплакал вдруг навзрыд,
как будто малое дитя, а я к такому не привык,
и было - начал я: - не плачь, ты маленький, хороший…
А он в ответ мне слез горошин в ладошках волосатых подает:
– На вот попробуй – боль пройдет,
то мака слезы, Маковеев – кровь,
разбудишь к ним свою любовь.
Но дальше я не слышал, о чем он говорил,
я зелье для себя варил.
Кто мог тогда открыть мне истины глаза?
В чем кроется беда?
Испив тот терпкий горький яд, я по началу был не рад.
Меня лукавый обманул, что бы отравы я глотнул.
Но только в кровь мне зелье поступило –
меня мгновенно отпустило.
От боли не осталось и следа, на тело опустилась нега.
Увы, я и не знал тогда, что опиум – беда.
Я в опиум влюблялся и чувствам новым удивлялся.
Я каждый день сильней к нему тянулся всей душой своей.
Так дни летели в разговорах,
а чертик разорялся – то плакал – то смеялся.
И эти слезы, этот смех - имели надо мной успех.

Глава 4

(Вся жизнь игра. Одни играют в ней свою роль, в то время как другие играют жизнью)

Как только чудо это здесь родилось
в дому моем все резко изменилось.
Уже я был не тот и видел все не так. Во всем был такт.
Все было с толком, расстановкой в делах вращался ловко.
Сменилась обстановка. Квартира - кабинет.
Чего в ней только нет.
Во всей квартире, там и тут появился атрибут.
На подушках, на ковре, кальян я подобрал себе.
С бреара трубки заимел, курить же с удовольствием умел.
Во всех этих вещах, от самого начала,
философия звучала.
Я с трубками своими говорил, когда из них курил,
я кофе по-турецки пил, мускат и кардамон
заполнили мой дом.
А чертик с расстановкой рассказывал все ловко,
и в полной мере обучал меня манере.
Теперь кальян и трубки я с толком набивал.
При этом и мальвазию пивал.
Как чертик объяснился мне – так истина в вине.
В питье есть мудрости глоток, а не порок.
И в миг кагор потек рекой, в Христовой крови был покой.
А опиум я больше не варил, его с кальяна я курил.
Видения, сомнения, продолжилось учение.
Мой чертик рядышком со мной,всегда он под рукой.
Он кладезь, он находка, менял мою походку.
Во всех моих движеньях сквозили измененья.
Но прозябая в пьяной сей науке настало время скуки.
Однажды обкурившись, изрядно обленившись,
я на ковре лежал и с чертом рассуждал:
- Да, я с тобой не спорю, стал совсем другой,
но эта вся наука, изнеженная скука.
Скажу такое знанье – сплошное наказанье.
Под опиумом грезилось мне все точно в четком сне,
как будто в игры я играл и был профессионал.
А чертик лишь в ответ мне улыбнулся
и на подушках растянулся:
- С удовольствием тебя обучу искусству я,
сам прилично накурился посему я и забылся.
А ведь помнил - для тебя есть должочек у меня.
Он трубку мне набил и многозначно раскурил.
За азарт начну сначала, вот как история звучала...
«…в клубах дыма из тумана купцов поплыли караваны, купцов богатых и азартных…»
и тут же появились нарды.
Он взял еще от шахмат доску
– постой, я не пойму,- спросил я – что к чему?
– Чтоб понял ты все верно, нужны, будут примеры.
Не много клеточек ее, есть черное и белое….
– На картах лучше объясняй, я их желаю, так и знай!
– Ну ладно, вот колода карт, ты говоришь, что нужен фарт.
Так брось, нужна лишь злость.
Нажива и расчет, известен картам счет.
Их тридцать шесть в колоде, ломай их пополам,
урок о жадности тебе я преподам.
Как в шахматной доске, известно ведь тебе,
есть красное и черное.
Берусь цвет масти угадать, а чтоб азарту поднадать
– не угадаю карту – даю тебе десятку,
а угадаю масть – копейку будешь класть,
а дальше угадаю – две, потом – старо все в мире,
ты платишь мне четыре…
- Ах ты лукавый черт, и в чем же тут расчет?
– А ты попробуй, посчитай и пару тысяч мне отдай.
Я восемнадцать черных скажу поочередно,
и я их угадаю, об этом точно знаю,
а дальше – все прогрессия.
И вот сижу не весел я. Я чувствую – обманут,
повелся на десятку, а вышло все не так и гладко.
Я выиграл 180 рублей за восемнадцать красных,
а проиграл - напрасно.
Все из-за жадности моей, ведь мог же быть умней.
Но это – математика, а есть ведь ловкость рук,
играют же вокруг?!
– Ты ничего не понял, напрасно я все строил,
то все простое шулерство, возьми и плюнь ты на него.
Ну, вот пример – хотя бы черный Джек
– в народе, в простоте «очко» название игре.
Возьми тузы, погни (аферу «жабой» назови),
а вот смотри - колоду я беру и рамки отложу.
И бок колоды этой булавкой краплю метко.
Теперь тасую и тяни – колода говори!
Лишь карта побоку прошла и чувствует рука,
что следом дальше там лежит – колода говорит,
«Трещотка» - это что, вот я колоду всю беру, "надёргал"
и тасую , вот тебе и ловкость рук, беру и вальтирую.
И так за картами сидя, пасьянсы разводя, день ото дня,
все получалось ловко, прибавилось сноровки.
Вот кубики возьми и единицы наслюни, поколоти…
Я кинул и от восторга вскрикнул.
Мне пара выпала, куши, шестерки две – «ши-ши».
Но черт был прав, афера надоела, и я спросил
– В чем дело?
А черт лукаво снова улыбнулся, кальяном затянулся:
- Тебе ж я объяснял начало всех начал.
А ты твердил мне – ловкость рук…,
теперь вникай мой милый друг.
Вернусь я к теме чисел – «каббале»,
Прошу, внимательно вникай, доверься мне.
Что карты в ней? Их суть стихии.
В них есть земля, вода, огонь и небо,
хоть на последнем я и не был,
но последовательность есть. Тебе все ясно здесь?
Раз да, тогда о числах, к примеру – «Колесо»
– рулеткой назовем его.
Ты скажешь тайны нету здесь, а я отвечу – есть.
В рулетке тридцать с лишним номеров,
по кругу посмотри.
На первый взгляд обычно все, ты номера сложи…
В прогрессии оно и есть: число шестьсот шестьдесят шесть.
Кто ум имеет, тот сочтет, а понял все, в игре есть счет.
Людьми придумана была система, кстати, не одна.
Хоть толку в них не много – скажу о них два слова.
Одной название скажу, что это значит покажу.
Система Мартиргейл, поговорим о ней,
кто смел, тот съел, весь смысл в ней.
Так упряжь называется одна, что сдерживает скачь коня.
Все ставку выше доводи и жди.
– Тут нервы дюжие нужны, так проиграешь и штаны.
- Когда тебя всему я обучу, тогда поймешь,
о чем сейчас молчу.
Секреты магии моей не выучить за пару дней.
Игру мой чертик утверждал, что Князь его обосновал.
То было на Голгофе.
Когда Назаретянин на кресте страдал,
то снизу стражников аврал, его тунику рвал.
Но Князь не спал, им кости кинул
и из тьмы идею им подкинул.
Наживы жаждущий аврал тунику эту разыграл.
Им много было сказано речей, о теме сей.
Но, медленно вникая в суть, главу ты эту не забудь.
Твой интерес к игре проснется, как к теме все вернется.
Потом во всем, ты практику увидишь,
и опыта капризные сюрпризы тебе добавят новизны.

Глава 5

(…Человек, блуждающий в поисках своего второго, истинного «Я», даже при личной встрече с ним не признает его многоликую сущность…)

Ты все о магии своей твердишь мне сколько дней.
Да я не спорю, что она, была все времена.
Белая и черная - она твоя знакомая.
Но я на месте засиделся, а от меня ты отвертелся.
Ты тумана и обмана в меня нарочно напустил.
Ты думал я уже забыл, что ты есть черт –
и коль с тобой связался, то можно смело говорить,
что с нечистью я знался.
Ты хоть и черт, и острый на язык, но я давно к тебе привык.
Не надобно уменья, что б потерять всю остроту прозренья.
Я думал что в судьбе моей не будет больше скучных дней.
Пусть будет ужас, страх, любой прогресс,
во всем живой есть интерес.
А так знакомство лишь с тобой, нет сути никакой.
Не видел ведьмы я живой, ты познакомь меня с такой.
Я слышал много небылиц, но не видал таких я лиц.
А вдруг и польза в этом есть – не ведаю какая
- но точно это знаю.
Еще живы мои враги, в вопросе этом помоги.
Пусть и не быть мне колдуном, не стану я и ведуном,
но мыслю я об этом.
Черта таким я не видал, он с презреньем фыркал.
Он колдовал, он ведьму так искал.
И даже черт, часть той нечистой силы,
ворчал, бурчал, и говорил, что это не красиво.
– Я не сторонник масти сей, среда людей подлючих.
Иди ты к ведьме сам своей, к породе этой сучьей.
На уговоры все мои, он мне ответил – ну смотри.
Я их не уважаю и это точно знаю.
Из них Ужихи-бабки - особенно мне гадки.
Но будь по воле все твоей, отправимся мы к ней.
Черта я в сумку положил, чтобы и дальше мне служил.
– Врагов ты фото не забудь и собирайся в путь.
Я сделал, так как он сказал и пару фото взял.
Мы вышли, и в пути других расспросов было не найти.
Я задавал загадки, чего зовутся бабки
змеями-ужихами и в чем же лихо здесь?
Мой чертик в сумочке кунял, но все подробно объяснял.
В селе, где бабка та живет, корова будет не в почет.
Она из подлости своей отравит вымя ей.
Молоку ее беда, прикормит бабка к ней ужа.
Вот тогда с коровы той пропадает весь удой.
Ты после за версту ее отдай, но змий ее найдет,
ты так себе и знай.
Ползет он у коровы по ноге и вымю быть в беде.
А раз пропал удой - корову ждет убой.
А осенью ужи к хозяйке этой приползли.
Наевшись желтою листвой они как падаль ядовиты.
А яд полезен, бабке сей, пусть он и не убьет людей,
(на это средство есть верней.)
Этот яд идет в отвары, она настаивает травы
и изготовит после мазь, что бы на бал потом попасть.
У каждой ведьмы свой рецепт и это для других секрет.
– А что это за бал? Чего ты раньше не сказал?
– Да просто время не пришло, коль на то пошло.
Мы попадаем и туда, когда придет пора.
Ну а сейчас вон хата с краю из ста других ее признаю.
Теперь внимательно смотри по адресу пришли.
К «ужихе» в дверь я постучался, скрип петель и растерялся.
Я чуть даже заикался, так вида испугался.
В жилетке из коровьей шкуры стояла тучная фигура.
Зубы черные гнилые, грудь свисала словно вымя,
с бородавкою в носу, с косоглазием в глазу.
И седых волос копна, бабка точно что Яга.
Даже мой бывалый бес, проявил свой интерес.
Ну и запах тут зловонный, я знакомством не довольный.
Чертик вынырнул из сумки и потом без лишних слов
мы шагнули за порог.
В хате трав висят букеты, но мы смотрели не на это.
Там у печки у угла, черт узнал похожего черта.
Только мой был поопрятней и смотрелся поприятней.
Для себя смекнул одно – возраста ведь одного.
Черти долго суетились, опосля разговорились.
Из разговора понял все, черт подобья моего.
Теперь точно это знал, это я его создал.
Поразился хоть и схожи, но натурой не похожи.
Вот он внутренний мой мир, волохатенький кумир.
Знаний было больше тоже, это я смекнул попозже.
Мой чертенок хоть и мал, форы бы любому дал.
И манерный и разумный, вел себя он очень мудро.
Словно шел на поводу, подражал и я ему.
Мы смотрелись очень чинно, притом вели себя невинно.
Трубку чертик мне подал, мысль мою он просто знал.
Бабкин черт смотрел сурово, сразу видно было ново,
все для этого черта – городская простота.
Глаза полезли из орбит, что черт со мною курит.
Видать не знал куда деваться от такого панибратства.
Бабка тоже заворчала и на черта закричала:
- Что ты бестолковый бес, в угол у печи залез!
Растопи-ка самовар, молока гостям подам.
И не стал я отпираться, хоть не перестал бояться.
Так решил, что я с чертом справлюсь с этим молоком!
Но напиток был как каша, колебнулась смелость наша.
Черт понюхал пятачком и осушил одним глотком;
- Ты попробуй это зелье, как гласит одно поверье,
только выпьешь молока, просветлеет голова.
В нем есть опий, есть трава, не забудешь никогда.
После такого угощенья, начались приготовленья.
Об этом позже расскажу, в этом сам пока блужу.
А пока начну опять я о чертях рассуждать.
Говорил уже про сходство, на лицо и превосходство.
Черт мой был чета лишь мне, даже с бабкой наравне.
Разговоры вел толково, а на черта смотрел сурово.
Понял, что им не ровня, он пошел в меня.
Он дискуссией своей, наводил их на плетень,
часто ставил их в тупик, - да таков был чертик!
Это было озаренье, наступил момент прозренья.
В мыслях пронеслась тогда, всех желаний череда
– алчность, ревность, меркантильность…
Царь моих пороков он – ему имя – Легион.
Но с пороками своими мы по-прежнему дружили.
Я не стану утверждать, что так их стану называть.
Лишь сказал я имя вслух, - взор его очей потух.
Не стало искры у него, так обидел я его.
Но мы за трубкой помирились и в вопросе сем забылись.
Дал я слово, что ему имя после подберу.


Глава 6.

(… Лекарство для души, и яд для врагов - хранятся в одинаковых флаконах, но разные на вкус…)


Очнулся я на печке, полез искать я спички.
Вот же послушался черта, напился молока.
За печкой теревень, сверчки. Я зажег все в хате свечки.
Я сразу и не ожидал, что на печи не сам лежал.
Там завернувшись рядом в шкуры, лежала девичья фигура.
Я разбудил и попросил, ее мне объясниться.
Не видел девушки вчера или опять мне снится?
Мол, в обществе чертей вчера, напился молока.
Она сказала, что не снится, что бабки этой ученица
и что, наверное, вчера, видел я ее черта.
А она была в лесу, собирала травы и разные отравы.
Я сказал:- что все, не пью, на носу я зарублю.
Больше хватит приключенья – жаждал я ученья.
Пакость, гадость, колдовство, было мне неведомо.
Она давай вокруг кружиться, подвывая, как волчица.
Ластилась ко мне как сука: - будет сладкою наука.
Она к груди моей прильнула и на ухо чуть шепнула:
- Бабку вместе уберем, словно в сказке заживем.
И змеиным язычком, мне по уху, кончиком.
Знать не знал, что тут случилось, только что-то надломилось.
Часть меня, а где же черт? Может он меня спасет?
Черт пропал. А сил моих не хватило за двоих.
Я всем телом содрогнулся и под нее тогда прогнулся.
Но на то, что б убивать, я не мог согласья дать.
Я сказал, что я подавлен, красотой ее отравлен,
но старуху не убью - сам не знаю почему.
–Ты слабак, ну я сама, глянь сюда, что я смогла…
Крыса в руки мне пришла и от иголки смерть нашла.
Череп ей пронзив иголкой ее повесила за полкой.
И в тепле за пару дней, капли потекли с ноздрей.
Трупный яд, страшнее цианида, вот и сдохнет эта гнида.
Дело сделаю сама, а потом люби меня.
Полезай сейчас на печку и гаси что рядом свечку.
И смотри там, на печи, ляг тихонько и молчи,
а потом сама я дам, все тепло твоим губам.
Так в каком-то забытьи, я остался на печи.
Ожидая поцелуя, я лежал собой рискуя.
Дуги черные бровей, в воспоминаньях страшных дней.
Бабка скоро появилась и над книгою склонилась.
Как читала и листала, так и яд тот поглощала.
Как же ей не отравиться, ведь пропитаны страницы.
Пальцем по листу ведет, а потом слюнить берет.
Доза малою была, бабка сразу и слегла.
Но потом ее же дочь принесла ей яда в ночь.
Что случилось, что тут было! Как старуха голосила!
Пена, рвота, желчь и кровь – благодарная любовь.
Ведьма долго умирала, ее дочка прокричала;
- Потолок рубить не дам, я отдам ее чертям,
мне нужен целым этот дом! И по горлу ей ножом.
Так на том и порешили и старуху ту пришили.
Почему пишу они – черти в хате были.
Влетели вихрем со двора, словно детвора.
Черт существо бесполое, это то не новое,
но как мыслил я - натура в нем моя.
А как иначе объяснить, им удалось с ним сладить.
Ведь не мог он обмануться и со мною разминуться.
Дальше все пошло как надо, не поддался на услады.
Чертик снова был при мне, значит, был я на коне.
Мог теперь я дать и форы, но к чему тут разговоры.
Хоть владел собой вполне, на душе паскудно мне.
Фотографии в гробы, петли мы плели.
Похорон я пропускаю, только вскользь упоминаю.
Бабку выслали с села, как жила так умерла.
Так детали опущу, наши будни опишу.
Два человека в сговоре и это дело плевое.
Эта Гера, за колдовство со мною села.
Это понял я потом, когда огонь горел кругом.
Мы играли в шахматы, оба мы азартные.
Пешки я ей убивал, в этом я, преуспевал.
Только пешка убивалась, тут же в пламя отправлялась.
Это эпитафия, - была там фотография.
Там фотографии людей, вырезаны из среды своей.
Нужное заклятие и все вот предприятие.
Ты движешь пешкою своей, она во власти злых теней.
А после ей огонь и песнь за упокой.
Но только сделал, что не так, себе же враг.
Нюансов много разных, гадких и заразных.
Хотя бы ленточки с руки, что гроб покойника несли.
Это бремя так тяжело, не хочу все вспомнить снова.
Знаю только, эти дни, мне не знанья принесли.
После чего здоровье, пошатнулось в корне.
Приключения мои, тянулись уже дни.
Помню, был тогда октябрь.
Говорила бабки дочь, что Самхэйна, будет ночь.
Вот все черту досаждал, что бы все мне рассказал.
– Все это было до христианства, в вере нету постоянства.
Это кельты в эти дни, нечисть, духов чествовали.
Так в ночь на ноябрь, все границы с этим миром,
для духов выглядят пунктиром.
И на землю в это время, приходят все они.
Души всех погибших прежде, не сбывшиеся надежды –
что бы снова - как бы жить, свои планы совершить.
В этот миг, все этой ночью, разрывало мир весь в клочья.
Жизнь менялась – смертью, день становился – ночью.
Но в дубовых рощах, духи дубов – друиды,
жгли огня костры они.
Этот пепел и спасал, в очагах не угасал.
Так Самхэйна «князя тьмы», люди очагом пленили.
Но горе было той квартире, где огня не разводили.
А подсвечник вдруг упал, то тогда считай, пропал.
Это все ушло в года, словно талая вода.
Но заговор на жениха, так и есть до наших дней –
берегись ее когтей!
Возле зеркала присядет, и волос подпалит пряди,
наколдует, что найдет, и павший путник не уйдет.
Как огнем горят глаза, выдают черта.
Была пора мне разозлиться; - не возьмет меня ужица!
Хоть с чертом я и знаком, не буду падшим человеком.
А пусть опоит и пусть окружит,
разве зря мы с чертом дружим.
Я знаю умысел ее, за ней смотрю давно.
Она волос моих клочок, зашила в поясной платок.
Мешок с ногтями на груди, ты только загляни.
Но ее чары здесь не властны, сие сделала напрасно.
Не взять меня ей в оборот – со мною черт!
И мы с чертом, бокалы зелья, громко чекнули с похмелья. Вдруг, пошла кругом голова, я успел сказать;- беда! .............